Снова сын.
Этим вопросом меня изводили девять месяцев подряд все кому не лень: «Хотите мальчика? Но ведь у вас уже есть мальчик!»
Иногда я объяснялась, чаще отмалчивалась или шутила, наконец начала грубить, но все это время завидовала женщинам, которые хотели дочку. Их то никто не спрашивал, почему, а напротив, услышав слово «девочка», умиленно улыбались и одобрительно кивали головой. Мне же в лучшем случае доставались лишь сочувственные взгляды.
Даже в собственной семье безоговорочную поддержку я нашла только у одного человека – старшего сына, который за все девять месяцев ни на секунду не усомнился в том, что «мама родит братика».
Тем не менее в ответ на бабушкин ехидный вопрос: «А если девочку?» - он отреагировал достойно и по-мужски: «Что ж… Придется терпеть». И вот, чтобы моему сыну не пришлось всю жизнь «терпеть», я, абсолютно далекий от всяческой мистики человек, каждый вечер клала руки на живот и внушала себе: «Я чувствую, как день ото дня ты все больше становишься мальчиком».
И этот метод Флер из «Саги о Форсайтах», который помог мне в первый раз, опять не подвел – на моем балконе гордо сохнут голубые ползунки. На радостях я даже не обиделась на злобный выпад собственной мамы: «Была бы девочка, ушла бы на пенсию, а так…» И на искреннее сочувствие продавщиц из соседнего магазина: «Ой, а у вас опять мальчик…» Но главное – каждый день приносит мне новые ответы на этот дурацкий вопрос: почему я опять хотела сына. Да потому, что в придачу к своей женской жизни я получила сказочную возможность жить мужской жизнью и мужскими интересами. И пусть это называют фрейдистскими комплексами, но я согласна даже на злобных трансформеров – так меня раздражает эта дурочка Барби.
Потому что девочку мне пришлось бы всему учить: красить ресницы, жарить котлеты и выбирать бриллианты. А с моими мальчиками я сама все время учусь – прыгать с тарзанки, играть в бильярд и переделывать испорченный принтер в огнемет. Потому что капризничать, стервозиться и плакать в моем доме имею право только я, всем остальным в доме можно сказать: «Как тебе не стыдно, ты же - мужчина…». Потому что, когда я вместе с сыновьями покупаю боевики Джеки Чана, мне не стыдно перед продавцом.
Потому что, когда старший сын закрывается у себя в комнате с соседкой Оксаной, переживать должна мама Оксаны, а не я. Потому что никто не покушается на мою шубу и гель для душа, зато моему мужу есть кому оставить свою фамилию и свою фирму. (Кстати, о муже – при случае я имею полное право пугать его тем, что уйду к нефтяному шейху и рожу ему наследника – у меня это хорошо получается!)
Потому что, если бы не мои сыновья, я бы никогда в жизни не прочитала «Остров сокровищ» и не узнала бы о «черной метке», зловещем капитане Флинте, дублонах, пиастрах и о том, как скрипит в шторм грог-фок-мачта. А за тот восторг, который вызывают у детей мои духи или мое печенье, приготовленное на скорую руку, я согласна выдержать даже еще один взрыв петарды прямо в квартире.
Наверное, судьба возьмет свое, и мои красавцы мальчики нарожают мне в свое время много чудесных внучек. Возможно, тогда я полюблю пупсиков и кружевные платьица, а самым увлекательным занятием на свете буду считать завязывание бантиков (я даже уверена, что так будет). Но пока… Пока я размышляю на поговоркой: «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – целый сын» - и думаю, что… А почему бы и нет, в конце концов?
Одинаковые.
Мы родились с разницей в двадцать минут. В младенчестве мы с сестрой были похожи как две капли воды, и только мама, по признакам, известным ей одной, безошибочно нас различала. Нас одинаково одевали, нам дарили одни и те же подарки. Мы одновременно болели свинкой, ветрянкой и ангиной, одинаково ненавидели молоко, у нас одинаково краснели носы на морозе, нам нравился один мальчишка, и на «свидания» к нему мы отправлялись вместе…
Детишки из садика дразнили нас «инкубаторскими». К слову, практически все близнецы на «заре туманной юности» живут абсолютно синхронно. Признаюсь честно, сходство, подчеркнутое одинаковыми нарядами, нас вовсе не смущало. Идентичность была привычна и не вызывала неудобств. Как может не нравиться или раздражать своя же рука или нога? Полагаю, мы были детьми, близкими к идеальным: нас не нужно было развлекать, занимать, «выгуливать»… Творческая энергия била из нас ключом: наш маленький «клан» устраивал спектакли, выпускал домашние газеты, организовывал «вернисажи»…
«Инкубаторскими» нам надоело быть на третьем курсе института: мы спрятали на дно чемоданов наши сарафанчики, блузки и плащи. С «инкубаторским» прошлым было покончено раз и навсегда. В определенный момент близнецы начинают тяготиться беспредельной зависимостью друг от друга и совершают попытки разъединиться, начать «отдельную», самостоятельную жизнь. Согласитесь, неразлучное совместное существование на протяжении долгих лет «достанет» кого угодно. Но истина состоит в том, что из «одного целого» создать две «суверенные» личности близнецам весьма непросто.
Болезненность этого процесса я бы сравнила с хирургическим разделением сиамских близнецов: двойники «избавляются» друг от друга с моральными и физическими страданиями. Некоторым сделать это так и не удается. Сестры-близнецы Элис и Эмили Уэллер, например, прожили до 102 лет вместе, оставшись старыми девами. Мы с сестрой оказались более «мужественными» людьми и попытались начать жизнь вне «клана».
Судьбе было угодно, чтобы первой «разрезать пуповину» угораздило меня: я решила выйти замуж. Свадьбу сестра проигнорировала. Трудно передать словами, какая буря происходила в моей душе: я чувствовала себя предательницей и преданной одновременно. Убийственный, скажу я вам, коктейль для новобрачной: мое состояние было близким к истеричному, из глаз то и дело лились слезы, лицо осунулось, а бледность стала моей постоянной спутницей. Финал истории был предопределен; через полгода мой первый брак с успехом развалился.
Вторую попытку «хирургического вмешательства» совершила уже не я, а моя любимая сестренка. Она уехала покорять столичный город, поступив в аспирантуру престижного научного заведения. Ровно год мы провели в разлуке. Результатом стало навалившаяся на обеих депрессия, сменившаяся апатией. Мы видели друг друга во сне, когда я подходила к телефону позвонить сестре, раздавался звонок – она опережала меня на три секунды. Даже письма друг от друга мы зачастую получали в один и тот же день! Всю эту «мистику» можно было объяснить только одним: мы безумно скучали и чувствовали себя словно осиротевшими.
Наконец, бросив насиженное место, я ринулась за сестрой, а она сделала все возможное, чтобы «перетащить» меня поближе к себе.
Да, да, как и большинство близнецов, мы пользовались своим сходством и время от времени выдавали себя друг за друга. Сестра успешно сдала вместо меня документы в аспирантуру, написала и защитила реферат, необходимый для поступления в сию цитадель науки. Так что в иных ситуациях быть похожими весьма выгодно.
Итак, «сиамские» близнецы «срослись» вновь и, я вам скажу, были неимоверно счастливы. В душе каждой из нас воцарился долгожданный покой.
Быть мамой.
Мы сидели за завтраком, когда моя дочь как бы между делом упомянула, что она и ее муж подумывают о том, чтобы «завести полноценную семью».
- Мы тут проводим опрос общественного мнения, - сказала она в шутку. – Как думаешь, может, мне стоит обзавестись ребенком?
- Это изменит твою жизнь, - сказала я, стараясь ничем не выдавать своих эмоций. – Я знаю, - отозвалась она. – И в выходные не поспишь, и в отпуск толком не съездишь.
Но это было совсем не то, что я имела в виду. Я смотрела на дочь, пытаясь придумать, как лучше сформулировать слова. Я хотела, чтобы она поняла то, чему ее не научат ни на каких дородовых курсах. Мне хотелось сказать ей, что физические раны от родов заживут очень быстро, но материнство даст ей такую кровоточащую эмоциональную рану, которая никогда не затянется. Мне хотелось предупредить ее, что впредь она уже никогда не сможет читать газету без внутреннего вопроса: «А что, если бы это случилось с моим ребенком?» что каждая авиакатастрофа, каждый пожар будет преследовать ее. Что когда она будет смотреть на фотографии детей, умирающих от голода, она будет думать о том, что на свете нет ничего хуже смерти твоего ребенка.
Я смотрела на ее отманикюренные ноготки и стильный костюм и думала о том, что как бы изысканна она ни была, материнство опустит ее на примитивный уровень медведицы, защищающей своего медвежонка. Что встревоженный крик «Мама!» заставит ее бросить без сожаления все – от суфле до самого лучшего хрустального бокала. Мне казалось, что я должна предупредить ее, что сколько бы лет она ни потратила на свою работу, ее карьера существенно пострадает после рождения ребенка. Она может нанять няню, но однажды она отправиться на деловую важнейшую встречу, но думать она будет о сладком запахе детской головки. И ей потребуется вся ее сила воли, чтобы не сбежать домой просто ради того, чтобы выяснить, что с ее малышом все в порядке.
Я хотела, чтобы моя дочь знала, что ерундовые каждодневные проблемы уже никогда не будут для нее ерундой. Что желание пятилетнего мальчика пойти в мужской туалет в кафе станет огромной дилеммой. Что там, среди гремящих подносов и вопящих детей, вопросы независимости и половой принадлежности встанут на одну чашу весов, а страх, что там, в туалете, может оказаться насильник малолетних, - на другую.
Глядя на свою привлекательную дочь, я хотела сказать ей, что она может сбросить набранный при беременности вес, но она никогда не сможет сбросить с себя материнство и стать прежней. Что ее жизнь, такая важная для нее сейчас, уже не будет столь значимой после рождения ребенка. Что она забудет про себя в тот момент, когда надо будет спасти отпрыска, и что она научиться надеяться на осуществление - о нет! Не своей мечты! – мечты своих детей.
Я хотела, чтобы она знала, что шрам от кесарева сечения или растяжки будут для нее знаками чести. Что ее отношение с ее мужем измениться и совсем не так, как она думает. Мне бы хотелось, чтобы она поняла, как сильно можно любить мужчину, который осторожно посыпает присыпкой твоего ребенка и который никогда не отказывается поиграть с ним. Думаю, она узнает, что такое влюбиться заново по причине, которая сейчас кажется ей совсем не романтической. Я хотела, чтобы моя дочь могла почувствовать ту связь между всеми женщинами земли, которые пытались остановить войны, преступления и вождение в пьяном виде. Я хотела описать моей дочери чувство восторга, которое переполняет мать, когда она видит, как ее ребенок учится ездить на велосипеде. Я хотела запечатлеть для нее смех малыша, впервые дотрагивающегося до мягкой шерстки щенка или котенка. Я хотела, чтобы она почувствовала радость настолько животрепещущую, что она может причинять боль.
Удивленный взгляд моей дочери дал мне понять, что у меня на глаза навернулись слезы.
- Ты никогда не пожалеешь об этом, - сказала я наконец. Потом дотянулась через стол до нее, сжала ее руку и мысленно помолилась за нее, за себя и за всех смертных женщин, кто посвящает себя этому самому чудесному из призваний.
