Габриэль Гарсиа Маркес. Глаза голубой собаки

Она  пристально смотрела на меня, а я все не  мог понять,  где прежде я
видел эту девушку. Ее  влажный тревожный  взгляд заблестел в  неровном свете
керосиновой  лампы, и  я  вспомнил - мне каждую  ночь  снится эта комната  и
лампа,  и каждую ночь я встречаю  здесь девушку с тревожными глазами. Да-да,
именно ее я вижу каждый раз, переступая зыбкую грань сновидений, грань яви и
сна.  Я отыскал сигареты и закурил, откинувшись на спинку стула и балансируя
на  его задних ножках,  -  терпкий  кисловатый  дым  заструился кольцами. Мы
молчали. Я -  покачиваясь на  стуле,  она  - грея  тонкие  белые пальцы  над
стеклянным колпаком  лампы.  Тени  дрожали  на ее  веках. Мне показалось,  я
должен что-то сказать, и я произнес наугад: "Глаза  голубой собаки", - и она
отзвалась печально: "Да. Теперь мы никогда этого  не забудем". Она вышла  из
светящегося круга лампы и повторила: "Глаза  голубой собаки.  Я написала это
повсюду",
     Она повернулась и отошла  к туалетному столику. В круглой  луне зеркала
появилось  ее лицо - отражение лица, его оптический  образ, двойник, готовый
раствориться  в трепетном свете  лампы.  Грустные  глаза цвета остывшей золы
печально  посмотрели  на  меня   и  опустились,  она  открыла  перламутровую
пудреницу и коснулась пуховкой носа  и  лба. "Я так боюсь, -  сказала она, -
что эта комната приснится кому-нибудь еще, и он все здесь  перепутает."  Она
щелкнула замочком пудреницы, поднялась и вернулась к лампе. "Тебе не  бывает
холодно?" - спросила  она.  "Иногда  бывает..." - ответил  я  . Она раскрыла
озябшие руки над лампой, и тень от пальцев легла на  ее  лицо. "Я,  наверно,
простужусь, - пожаловалась она. - Ты живешь в ледяном городе".
     Керасиновый  огонек делал  ее кожу  медно-красной и глянцевой. "У  тебя
бронзовая  кожа, -  сказал я. - Иногда мне кажется, что в настоящей жизни ты
должна  быть  бронзовой статуэткой  в  углу  какого-нибудь  музея".  "Нет, -
сказала она. - Но  порой мне и  самой кажется, что я металлическая - когда я
сплю на левом боку  и сердце  гулко  бьется  у меня в  груди". - "Мне всегда
хотелось услышать, как бьется твое сердце". - "Если мы встретимся наяву,  ты
сможешь  приложить  ухо к  моей груди  и  услышишь".  -"Если  мы  встретимся
наяву..."  Она положила  руки  на стеклянный  колпак  и  промолвила:  "Глаза
голубой собаки. Я всюду повторяю эти слова".
     Глаза голубой собаки. С помощью этой  фразы она искала меня в  реальной
жизни, слова эти  были паролем, по которому мы должны были узнать друг друга
наяву. Она ходила  по улицам  и повторяла как бы невзначай:  "Глаза  голубой
собаки".  И  в  ресторанах, сделав заказ,  она  шептала  молодым официантам:
"Глаза  голубой собаки". И на запотевших стеклах, на окнах отелей и вокзалов
выводила  она  пальцем: "Глаза голубой собаки". Люди вокруг лишь  недоуменно
пожимали  плечами, а официанты кланялись с  вежливым  равнодушием.  Как-то в
аптеке ей почудился запах,  знакомый по снам,  и она сказала аптекарю: "Есть
юноша, которого я вижу во сне.  Он всегда повторяет: "Глаза голубой собаки".
Может быть вы знаете его?" Аптекарь в ответ рассмеялся неприязненно и отошел
к  другому  концу  прилавка. А она смотрела на новый кафельный пол аптеки, и
знакомый запах все мучил и мучил ее. Не выдержав, она опустилась на колени и
губной  помадой написала на белых  плитках: "Глаза голубой собаки". Аптекарь
бросился  к ней: "Сеньорита, вы испортили мне пол. Возьмите тряпку и сотрите
немедленно!"  И весь  вечер она ползала на коленях, стирая  буквы и повторяя
сквозь слезы:  "Глаза  голубой  собаки. Глаза  голубой  собаки".  А в дверях
гоготали зеваки, собравшиеся посмотреть на сумасшедшую.
     Она умолкла,  а  я  все сидел, покачиваясь  на стуле.  "Каждое утро,  -
сказал я, - я пытаюсь  вспомнить фразу, по которой должен найти тебя. Во сне
мне кажется, что я хорошо  заучил ее, но проснувшись, я не могу вспомнить ни
слова". - "Но ты же сам придумал их!" - "Да. Они пришли мне в голову потому,
что у тебя пепельные глаза. Но днем я не могу вспомнить  даже твоего  лица".
Она стиснула в  отчаянии пальцы:  "Ах,  если бы  нам  знать по крайней  мере
название моего города!"
     Горькие складки легли в уголках ее губ. "Я хочу до тебя дотронуться", -
сказал  я.  Она вскинула глаза, я язычки пламени заплясали в ее зрачках. "Ты
никогда не говорил этого", - заметила  она. "А теперь говорю".  Она опустила
глаза и попросила сигарету. "Почему  же, -  повторила  она, - мне  никак  не
вспомнить название своего города?" - "А мне - наши заветные слова", - сказал
я. Она грустно улыбнулась: "Эта  комната снится мне так же, как и  тебе".  Я
поднялся и направился к лампе, а она в испуге отступила назад, опасаясь, что
я  случайно  заступлю  за  невидимую  черту,  пролегающую  между  нами. Взяв
протянутую  сигарету,  она  склонилась к огоньку лампы. "А  ведь в  каком-то
городе мира все стены исписаны словами "глаза голубой собаки", - сказал я. -
Если я вспомню эти слова, я отправлюсь утром искать тебя по всему свету". Ее
лицо  осветилось красноватым  огоньком  сигареты, она глубоко  затянулась и,
покручивая  сигарету  в тонких  пальцах  сказала: "Слава  богу. Я,  кажется,
начинаю  согреваться", - и проговорила нараспев,  будто повторяя  за пишущим
пером:  "Я...  начинаю...  -  она  задвигала  пальцами,  будто сворачивая  в
трубочку невидимый  листок  бумаги по мере того, как я прочитывал написанные
на нем  слова,  -  согреваться..." -  бумажка кончилась  и упала  на  пол  -
сморщенная, крохотная, превратившаяся в пыль золы. "Это хорошо, - сказал  я.
- Мне всегда страшно, когда ты мерзнешь".

     Так мы и встречаемся с ней,  вот уже несколько лет. Порою в тот момент,
когда мы находим друг друга в лабиринте снов, кто-то там, снаружи, роняет на
пол ложечку, и мы просыпаемся. Мало-помалу мы смирились  с печальной истиной
-  наша  дружба  находится  в  зависимости  от   очень  прозаических  вещей.
Какая-нибудь  ложечка  на  рассвете  может  положить  конец  нашей  короткой
встрече.
     Она стоит  за лампой и  смотрит  на меня. Смотрит  так же, как в первую
ночь, когда я  очутился среди сна в странной  комнате с лампой и  зеркалом и
увидел  перед собой девушку с пепельными глазами. Я спросил: "Кто вы?" А она
сказала: "Не помню..." - "Но мы, кажется, уже  встречались?" -  "Может быть.
Вы могли сниться мне, в этой самой комнате".- "Точно!  - сказал я. - Я видел
вас во  сне".  -  "Как  забавно,  -  улыбнулась  она.  -  Значит, мы  с вами
встречаемся в сновидениях?"
     Она затянулась,  сосредоточенно глядя на огонек  сигареты. И  мне опять
показалось, что она  - из меди,  но  не холодной  и  твердой,  а из теплой и
податливой.  "Я хочу дотронуться до тебя", - повторил я. "Ты все погубишь, -
испугалась она. -  Прикосновение разбудит нас, и мы больше не встретимся". -
"Вряд ли, -  сказал  я. - Нужно  только  положить  голову на подушку,  и  мы
увидимся  вновь".  Я  протянул   руку,  но  она  не  пошевелилась.  "Ты  все
погубишь... - прошептала  она. - Если переступить черту и зайти за лампу, мы
проснемся  заброшенные в разные части света".- "И все же", - настаивал я. Но
она  лишь опустила  ресницы: "Эти встречи  - наш последний  шанс.  Ты же  не
помнишь ничего  наутро". И  я  отступил.  А  она  положила руки  на лампу  и
пожаловалась: "Я никогда не могу заснуть после  наших встреч.  Я  просыпаюсь
среди ночи  и больше  не могу сомкнуть  глаз  - подушка  жжет лицо, и я  все
твержу: "Глаза голубой собаки. Глаза голубой собаки".
     "Скоро рассвет, - заметил я. - Последний раз я просыпался в два часа, и
с тех пор прошло  много  времени".  Я подошел  к двери  и  взялся за  ручку.
"Осторожнее, - предупредила она.  - За дверью  живут тяжелые сны". - "Откуда
ты знаешь?" - "Совсем недавно я выходила туда и с  трудом вернулась назад. А
проснувшись, заметила, что лежу  на сердце". - Но я все  же приоткрыл дверь.
Створка подалась, и легкий ветерок  принес снаружи запах плодородной земли и
возделанной пашни. Я  повернул к ней голову и сказал: "Тут  нет коридора.  Я
чувствую  запах поля". - "Там,  за дверью, -  сказала  она, -  спит женщина,
которая видит поле во сне. Она всегда мечтала жить в деревне, но так никогда
и не  выбралась  из города". За  дверью  светало, и  люди повсюду уже начали
просыпаться. "Меня, наверное, ждут к завтраку", - сказал я.
     Ветер с поля стал слабее, а потом стих. Вместо него  послышалось ровное
дыхание  спящего, который только  что перевернулся в постели  на другой бок.
Стих ветерок, а с ним умерли и запахи.
     "Завтра мы непременно узнаем  друг друга, -  сказал я.  - Я буду искать
женщину,  которая пишет на  стенах: "Глаза голубой  собаки".  Она улыбнулась
грустно и положила  руки на остывающий  колпак лампы: "Ты  ничего не помнишь
днем".  Ее  печальный силуэт  уже  начал таять  в  предутреннем  свете.  "Ты
удивительный человек, - сказала она. - Ты никогда не помнишь своих снов".